вернулся к столу. долил в свой стакан кипятку, отхлебнул чаю и, словно спохватившись, ответил:

— Без сообщника такое убийство женщине совершить невозможно. Даже очень сильной женщине. Сами представьте. Нужно оттащить бесчувственную соперницу с погреб. Потом туда же принести кирпичи, замешать цемент… Да вы посмотрите на ее пальцы — чистые, ухоженные. Без единой царапины. Нет, сообщник у госпожи Игумновой был наверняка. Причем в этом самом доме.

— Кто-то из слуг, — старый следователь хлопнул по столу, чайные блюдца подпрыгнули и зазвенели.

— Может быть, дворецкий? — предположил Фёдор, уже не сомневавшийся в виновности купчихи. — Слишком быстро он сдался под напором.

— А кто бы не сдался, когда такой таран надвигается? — хмыкнул Мармеладов. — Вы тоже поспешили Варвару Платоновна из участка побыстрее спровадить и даже до Якиманки подвезли. Нет, дворецкий в сообщники не годится. Трусоват и к тому же белоручка, у него даже ногти бархоткой отполированы. Вряд ли он сумел бы так ровно уложить кирпичи в погребе. Да и раствор замешать под стать тому, на котором застыл отпечаток… Это мог сделать лишь один человек — новый архитектор, нанятый купцом.

— Бориска? — ахнул Нечипоренко.

— Он самый, — кивнул Мармеладов. — Сегодня утром кучер рассказал мне, что в ресторан «Яр» к Игумнову приезжал только зодчий. Дважды наведывался: в первый раз взять денег на какие-то отделочные работы, а в другой раз, чтобы сдачу вернуть.

— То есть сначала украл ключ, — мрачно подытожил Шпигунов, — а во второй приезд подбросил обратно.

— По всему выходит, что так.

— И как сподобился на такое? — спросил старик. — Неужто ради денег? А строил из себя бессребреника.

— Дело тут вовсе не в деньгах, — сыщик пристально посмотрел на Игумнову. — Признайтесь, Варвара Платоновна, он ведь ваш любовник?

Купчиха подняла заплаканное лицо, от рыданий ее грудь ходила ходуном.

— А чем я хуже мужа? Ему, значит, можно заводить шашни с молодухой… А мне… А я… А он…

И вдруг сорвалась с места, бросилась к окну:

— Боря! Боренька! Беги, хороший мой! Спасайся! Им все известно.

Шпигунов ухватил ее за талию и силой усадил в кресло.

— Что вы себе позволяете, госпожа Игумнова?! Та не отвечала, лишь повторяла сквозь слезы:

— Только бы не поймали! Господи! Господи! Только бы не поймали!

— Ох-ох-ох, ну и закавыка, — проворчал Нечипоренко. — Фёдор, дружочек, приведите сюда этого зодчего. Запишем его показания, а там уж…

— Это будет весьма затруднительно, — Мармеладов взболтал остатки чая в стакане, чтобы допить весь нерастворившийся сахар. — Когда я выглянул из окна, Бориска стоял на лестнице неподалёку. Делал вид, что вензеля на карниз навешивает, а сам прислушивался к нашим разговорам. Уверен, как только купчиха завопила, он спустился и дал стрекача. Хотя, если вы поторопитесь, то ещё успеете перехватить его где-нибудь в ближайших переулках.

Шпигунов высунулся в окно по пояс и попытался дотянуться до лестницы, но та была слишком далеко. А зодчий и вправду улепетывал к дальнему забору.

— Ах ты, чертяка бессребреная! Стой, паскудник! Сто-о-ой!

Молодой следователь побежал по коридору к главному входу, матерясь и выкликая подмогу. Уже на пороге он зацепился за резную фигуру на двери. Модный сюртук затрещал, раздираясь по шву, а Федор взвыл на всю Якиманку:

— Пришибу гаденыша!

Нечипоренко остался подле купчихи, которая перестала рыдать и теперь лишь тихонько взвизгивала от страха.

— Господин Мармеладов, вы такой предусмотрительный человек, все подмечаете и о многом догадываетесь заранее. Это я не в качестве комплимента, вы не подумайте. Скорее, наоборот. Вопросик имеется. Как же это вы проворонили зодчего? Неужели и впрямь дадите извергу сбежать?

— Разумеется, нет! Как только вы приехали, я велел кучеру поставить крепких мужиков у всех выходов со двора и из дома, не пропуская ни единой лазейки. Марина Александровна была хорошей хозяйкой и слуги ее любили. Потому убийцу барыни не упустят.

— Хе-хе! А Федю чего же не остановили? Впрочем, ему полезно побегать. Когда за преступником гонишься, голова маленько остужается. Еще же ведь перед Игумновым извиняться, за оскорбления на вчерашнем допросе. Кто ж знал, что оно так обернется? Хотя да, вы знали…

Купчиха сползла с кресла и встала на колени посреди комнаты.

— Не виноватая я! Борис девку замуровал. Вот вам истинный крест! Я только ударила эту шлюху со зла, да так и бросила. А он, злодей, остальное придумал: и про стену, и про погреб. И слух про замурованную девицу он распускал. Его вяжите, подлеца. А я не виноватая-я-я.

— Бросьте ломать комедию, Варвара Платоновна! Ваши слова смердят сильнее, чем французский сыр в погребе. То, что вы привезли в Москву эту каменюку, — сыщик взял в руки кирпич с отпечатком ладони, — доказывает, что вы заранее планировали убить Маришку, а всю вину свалить на мужа. Теперь оговариваете любовника, чтобы снисхождения суда добиться. Но убедить меня в помутнении мыслей на почве страсти вам не удастся. Я под присягой готов подтвердить, что вы совершили хладнокровное убийство.

Старый следователь посмотрел на Мармеладова с восхищением.

— Душа-человек! И убийство раскрыл, и купца обелил. Да ещё и повод для развода ему даете прекрасный — супруга созналась в неверности при свидетелях. Даже если она разжалобит присяжных и тюрьмы избежит, все одно — развод. Купчина не поскупится, вознаградит по-царски, — Нечипоренко пожевал губами. — Он как узнает, небось, запляшет от радости.

— Вот уж вряд ли. Не сорвись Игумнов в тот вечер, Маришка жива бы осталась, — сыщик опустил кирпич в вазу с шоколадными конфетами. — И этот камень с его души уже никто никогда не снимет.

Люди гибнут за металл

Коренастый незнакомец протиснулся в дверь бочком, пыхтя и отдуваясь. С промокшего насквозь макинтоша стекала вода, а на голове поблескивал рупор от граммофона, надетый вместо шляпы.

— Вы что же, в таком виде шли по улице?! — удивился Мармеладов. — Признаюсь, мне в жизни тоже приходилось носить причудливые головные уборы, но вы с этой трубой меня перещеголяли. Оригинальный способ укрыться от дождя.

— Нет, что вы. От дождя я прячу пластинку, — посетитель высвободил из-под плаща короб, укутанный в клеенку. — Позвольте, я поставлю граммофон? Руки оттягивает, cholera, сил уж нет